«Иду, и в голове мелодия из «Хищника»». Координатор «Легион-Спас» Татьяна Гроза о самом жутком поиске, выходе из зоны комфорта и осенних обострениях
Как давно вы занимаетесь поиском пропавших людей?
Начинали мы в 2011 году. То есть сначала занимались именно поиском пропавших детей, а со временем пришли к тому, что искать нужно всех — не только детей, но и взрослых.
А что заставило вас влиться в ряды поисковиков?
Девять лет назад в новостях увидела, что в Подмосковье искали девочку Лизу Фомкину. Они потерялись с тётей в лесу в Подмосковье (Лизе Фомкиной было пять лет, она ушла гулять с родственницей в лес в районе Орехово-Зуево. После нескольких дней поисков обеих обнаружили умершими от холода — прим. ред.). И вот как-то я зарегистрировалась на сайте ассоциации поиска пропавших детей (название «Лиза Алерт» отряд получил именно в честь Лизы Фомкиной — прим. ред.). Общались на форуме с волонтёрами, помогали с репостами. На форуме познакомились с ребятами из Челябинска, которые тоже там зарегистрировались. Ну, и договорились встретиться здесь. И в январе, по-моему, как раз после Нового года, встретились, попили чай и решили, что у нас будет отряд здесь, на месте, который будет искать детей по Челябинской области.
Чем запомнился самый первый поиск?
Первый поиск…Это было в Полевском, мы ездили искать двух семилетних пропавших первоклассниц. Вот он запомнился тем, что я, наверное, такой большой шаг для себя сделала. Я абсолютно вышла из своей зоны комфорта. То есть я — бухгалтер, который всё время сидит в офисе, и тут поехала непонятно куда: леса, километры дорог, грязь, налипшая на ботинки. Нам выделили место (для ночёвки) — тренажёрный зал или что-то такое. В спальниках в одном зале все спали. Для меня это был запоминающийся момент. То есть когда вот полностью выходишь из своего привычного мира и окунаешься в кардинально другой. Сейчас-то я и в лесу могу переночевать без спальника, на траве.
А как удаётся совмещать свою работу, делать её качественно, и в то же время заниматься поиском людей? Это бег куда-то, леса…
Ну, не скажите. Не всегда волонтёрам надо резко подрываться и куда-то бежать. Не так уж часто это бывает. В большинстве своём в поисках много монотонной работы, рутины: выяснить данные пропавшего, разместить ориентировку, отслеживать комментарии, расклеивать ориентировки по городу. Не всегда надо срываться и бежать с дикими глазами неизвестно куда. Мы все работаем, мы все заняты, у нас у всех семьи. И чтобы людей куда-то отправить, проводится очень большая работа и нами, а больше даже сотрудниками полиции. Это опросы, допросы, сбор информации и прочее. Но если пропал ребёнок, тогда я могу ночью всех обзвонить, актив, по крайней мере. И все поднимутся и приедут. Или вот старики, которые вот совсем больные или теряют память. Тот же Альцгеймер, деменция старческая. Вот в этом случае тоже могу ночью поднять. А если человек взрослый пропал, то тут по ситуации. Люди стали менее ответственны пред семьёй, и если уходят куда-то, уезжают в гости, не всегда предупреждают, что меня там не будет 3-4 дня, я устал, или мне надо передохнуть. И родственники паникуют. Но разные ситуации бывают, иногда и взрослых надо искать, как детей.
То есть в принципе совмещать удаётся?
Пока как-то удаётся. Понятно, что это трудно, тяжело, но не критично. Я успеваю и семьёй заниматься. Летом больше заявок, потому что люди на отдых уезжают, за город, в лес или на озера. Зимой заявок меньше. Бывает, в какие-то дни вообще ни одной заявки, бывает, в день 5-7 заявок.
Как вы расставляете приоритеты? Допустим, сложный отчёт по работе, в тот же день внезапно какой-то масштабный поиск, и тут же семья, юбилей у кого-нибудь…
Ну, я же не одна. У нас отряд, человек, наверно, восемь координаторов, которые доступны в любое время дня и ночи. Если я не могу, я передаю ребятам. У нас в каждом достаточно крупном городе есть свои координаторы, которые берут поиски, ведут их. В Челябинске у нас пять человек, которые могут взять поиск. К примеру, район ЧМЗ — там у нас есть Алексей… Прилетает заявка, если я вижу, что это ЧМЗ, я просто Лёше перекидываю. Но мы обговариваем, он мне звонит: «Тань, я сегодня на работе». Я говорю: «Ладно. План работы на сегодня такой-то». У нас есть ребята в Еманжелинске, которые прекрасно перекрывают Еманжелинск-Коркино-Еткуль. Есть ребята в Магнитогорске, Каслях, Кыштыме, Сатке, Верхнем Уфалее, Озёрске… То есть нет такого, что я одна всё делаю. Мы работаем командой.
Ваша дочь берёт с вас пример, хочет стать волонтёром? Она участвует в поисках?
Да, участвует. Часто я с ней советуюсь, особенно если речь о подростках, какие там могут быть проблемы. Именно поисковым волонтёрством ей не очень интересно, наверное, заниматься. И я бы сама не хотела (её участия), потому что не всегда там всё безопасно. Но профессию она себе выбрала ближе к правоохранительной направленности всё-таки. На данный момент она учится в 10 классе, не знаю, как дальше пойдёт. Но то, чем я занимаюсь, я думаю, что во многом повлияло на неё.
А как вы относитесь к её выбору? Одобряете или считаете, что для девушки лучше иметь более спокойную профессию?
Нет, там профессия ближе к психологии, правоохранительной направленности. Это её выбор. Её жизнь будущая. Я не хочу навязывать своё мнение, что архитектором, например, тебе будет лучше житься. Она выбрала. Она сознательно подошла к выбору. Мы с ней много разговаривали, обговаривали плюсы и минусы. Пока так.
С какого возраста вы принимаете в отряд?
Вы знаете, сейчас очень много родителей спрашивают: подростков можно ли как-то привлекать? Хотелось бы, потому что на сами поиски, на прочёсы мы берём с 18 лет. Если мы едем и берём своих детей — это наши дети. Они у нас занимаются обеспечением штаба: палатки ставить, чай кипятить. То есть они и при деле, и не в опасности. Хотя есть подростки, которые к нам приезжают, и кричат: «Это моя одноклассница, буду с вами». Выгнать его не выгонишь, он всё равно будет за тобой ходить. В итоге, берёшь его чуть ли не за руку, тащишь с собой, разговариваешь по дороге, потому что нельзя в подростках убивать вот это желание помогать. Ни в ком нельзя его убивать: в подростках, у взрослых людей. И если на поиски у нас приезжают девушки на каблуках — она ехала домой в субботу, увидела, защемило её вот — найдём мы ей пару кроссовок. Пускай она много пользы не принесёт, но она поможет. То, что она поехала, помогла, — это большой плюс.
Был случай, девушка на поиски приехала с двумя детьми: один вообще в кенгурятнике, а второй, по-моему, года два или три. Они ходили вдоль дороги, смотрели, но они искали. У нас был поиск, когда класс пропавшего ребёнка — там уже 6-ой или 7-ой — они собирались и ходили расклеивать ориентировки всем классом. Стараемся, чтобы под присмотром всё было, и чтобы это было безопасно в первую очередь. Да, кстати, у нас 23 ноября будет мероприятие в «Горках», «День ОБЖшкина». Что-то вроде квеста на тему безопасности в городской среде. В прошлом году мы проводили подобное, родители с детьми участвовали, им очень понравилось.
Какой поиск был самым сложным в плане условий: погоды или психологической, может быть, напряжённости?
Был, наверное, единственный поиск, где мне было очень страшно. Причём такой смешной страх. Это я сейчас понимаю. Мы искали бабушку, которая ушла из сада. Мы шли по лесу ночью, а лес такой интересный был, как лианы. И очень густой. Рядом идёт человек в двух метрах, а ты его уже не видишь. Обычно, когда идёшь ночью, а ночью ходим нечасто, только если совсем критичная ситуация для пропавшего, ты видишь «линейку», видишь фонари напарников, а тут именно такая непроглядная темень. И вот я иду, и мне так жутко. И в голове мелодия из фильма «Хищник», когда они в джунглях ходили. От этого ещё страшнее. Сейчас-то вспоминается со смехом, но тогда мне было очень страшно. А по условиям поиска… Ну, стараемся, чтобы в такие места, где лучше мальчикам ходить, — туда идут мальчики, а где могут девочки какую-то работу сделать, там девочки. Девочки, например, в колодцы никогда не полезут, есть парни для этого, осмотреть и прочее.
Были случаи, когда хотелось всё бросить?
Нет. Ну, когда какие-то дела, загрузка, то тяжеловато… Но у нас много ребят. Самую большую работу в отряде выполняют так называемые инфорги, которые подготавливают всю информацию, делают ориентировки, распространяют их везде, отслеживают комментарии. Потом сообщают: «Тань, вон там интересно». Если где-то что-то откликнулось, какая-то информация появилась, то у нас есть свои чаты по оповещению, я пишу: ребят, там видели нашего пропавшего, кто может приехать проверить? У нас ребята во всех районах живут. У кого есть возможность, тот поедет, если никого нет, я передаю сотрудникам полиции, что в том-то районе видели «потеряшку».
Я не заставляю людей работать, брать поиски, если они не могут. Я хочу, чтобы они сами шли на этот шаг. Например, я не могу координировать — кто возьмётся? Кто взялся, тот и взялся, я не командую. Человек сам, оценив свои силы и ресурсы, понимает: «Да, я смогу, я хочу попробовать». Сейчас поиски зачастую такие, что жизнь и здоровье пропавшего не всегда зависят от действий поисковиков. Поэтому хочешь попробовать — пробуй. Хочется, чтобы люди сами шли, сознательно принимали решение.
Свою миссию координатор поискового отряда видит не только в спасении конкретного пропавшего, но и в том, чтобы люди стали внимательнее друг к другу, отзывчивее на чужую беду, добрее. Чтобы не проходили мимо старого человека или больного, нуждающегося в помощи. Ведь часто горожане не понимают, что прохожему может быть нужна помощь, что его жизнь в опасности. Городская среда стала агрессивной для человека — даже взрослому, здоровому небезопасно на улице.
Люди этого времени стали злее и ограниченнее, — заканчивает Татьяна. — Хотелось бы вывести как можно больше людей из их мирков в плоскость взаимопомощи, это действительно важно.
Фото: предоставлены Татьяной Грозой
Узнавай новости первым в своем телефоне. Подпишись на телеграм-канал 31tv.ru